Похвальное слово святому первомученику Стефану Святителя Григория Нисского

Как прекрасно следует одно благо за другим! Какое приятное преемство радости! Ибо вот, мы получаем праздник за праздником, удовольствие за удовольствием. Вчера Господь вселенной устроил для нас пиршество; ныне, — подражатель Его. Как устрояет сей, и как Тот? Тот облекшись за нас в человеческое естество, сей за Него совлекшись человека; Тот ради нас вступая в пещеру жизни; сей исходя из пещеры ради Него; Тот ради нас будучи повиваем пеленами, сей,—побиваемый камнями за Него; Тот разрушая смерть, сей попирая низложенную смерть.

Потечем же и мы, братие, нашим словом на зрелище и посмотрим, как будет подвизаться великий борец, выступая на поприще исповедания против лукавого противника человеческой жизни. «Ибо истинно, — по слову Павла, — сделался зрелищем для мира... и Ангелов и человеков» (1Кор. 4, 9) великий Стефан, первый украшенный венцем исповедания, первый открывший вход лику мучеников, первый противоставший греху даже «до крове» (Евр. 12, 4). И мне кажется, для всего премирного воинства и для всех тем Ангелов, как служащих так и предстоящих, для всех, какие нам известны, горних высших чинов, для начал, сил, престолов, властей, господств и для всего небесного сонма, служил тогда зрелищем сей подвижник борющийся с противником. Ибо жизнь человеческая простиралась пред борющимися как бы какое поприще, где они взаимно возбуждали к бою друг друга; с одной стороны лукавый противник человеков, со времени падения прародителей до времен Стефана искусившийся в одержании побед над людьми; с другой, — великий подвижник веры, ни во что ставящий нападение противника. Было у обоих и оружие друг против друга: у виновника смерти — угроза (смертью), у ученика жизни — исповедание веры. И кто не подивится этому новому виду борьбы, когда основанием суждения об истине служила жизнь и смерть, когда доказательством истины была смерть? Ибо проповедник сокровенной веры и неведомой жизни самым делом провозгласил людям (истину) своего проповедания; поскольку для людей здравосудящих готовность оставить сию жизнь служила доказательством того, что жизнь оставляемая переменяется на лучшую.

Но лучше постараемся точно живописать словом, как бы на картине, весь подвиг Стефана, чтобы последовательным изображением того, что было, удобнее показать целый ряд чудес. Незадолго прежде, бурное дыхание свыше, рассеявшее воздушную и лживую силу демонов, наполнило дом, в котором находились апостолы и Дух, разделившись в виде огненных языков по числу приемлющих благодать, пребыл на каждом из них. При виде необычайного чуда, обнаружившегося в звуках и языке, объяли ужас и смятение всех собравшихся в Иерусалим из всякого народа, когда они разделенные различными и разнообразными особенностями языков, все внезапно оказались понимающими речь учеников на этих языках, и когда у Апостолов способность говорить (иными языками) возникла не вследствие предварительного учения и какого-либо упражнения, но от вдохновения Духа, чрез внезапное дарование сей благодати. Ибо нужно было, чтоб утратившие единство языка при строении земной башни опять обрели сие единство при духовном созидании Церкви. Посему домостроительство Святого Духа хорошо начинает действие благодати тем, что общее для всех людей благодеяние одинаково соделывает доступным разумению на всяком человеческом языке, дабы проповедь благочестия, будучи заключена в пределах одного только языка, не осталась бы бесполезною и недействительною для говорящих на иных языках.

Итак, когда Фарисеи не верили собственным ушам и старались ввести в заблуждение изумленных чудодействием, насмешливо говоря, что такое необычайное состояние произвело в них сладкое вино; когда Петр одною речью, как бы какою сетью, уловил Христу три тысячи душ, и Церковь затем постоянно умножалась приращением спасающихся; когда хромой от рождения опять отверз спасающимся красные врата храма, сидя при которых, посредством своего чудесного исцеления, руководил к вере храмлющих душою, — и так в то самое время, когда многие стекались на проповедь веры и когда потребно было большее количество людей для служения благодати, — тогда на помощь Апостолам призывается Духом великий по мудрости и благодати Стефан. И пусть никто, останавливаясь на названии «служение» (Деян. 6, 3), не думает, будто этим он ставится ниже апостольского достоинства, поскольку и Павел признавал себя служителем Таин Христовых (1Кор. 3, 5), и Господь вселенной, своею плотью совершивший домостроительство спасения человека, не стыдился именования служения, говоря, что Он посреди (учеников) «яко служай» (Лк. 22, 27), совершая «разделение служений» , как говорит Апостол (1Кор. 12, 5). Ибо как огонь, охватив пригодное для него вещество, подъемлет пламень в высоту и производит больший прежнего свет; так и Дух Святой, вселившись в великую душу Стефана, соделал яснейшими лучи благодати. Посему на него обращали взоры все имевшие какое-либо знание и образование; и те, кои почитали себя в этом отношении сильнее других, согласившись вместе, образовали как бы какой плотный ратный строй, пытаясь таким образом отразить удары Стефана. Но он для всех был равно непреоборим, вступал ли в борьбу со многими, или с немногими. В настоящем случае, по видимости, вступали в борьбу с подвижником истины Александрийцы, Либертинцы, Киринейцы и другие отовсюду собравшиеся; но тот, кто скрывался за сею видимостию, был отец лжи, в лице людей восставший против глаголавшей в Стефане истины. Между тем хотя истина и восторжествовала над ложью, когда оный доблестный муж совершенно обратил в бегство всех поборников лжи; однако служитель истины терпит наветы от врага истины, как будто открывал не действительную, а измышлял мнимую истину. Я сказал бы диаволу: «к чему ты строишь эти ковы против провозвестника (истины)»? Если у тебя есть сила, то поражай истину говорящую в Стефане; если же она не доступна твоим ухищрениям, то что изощряешь злобу свою против сосуда истины и уничтожаешь содержащее, оставив (неприкосновенным) содержимое? Не подобное ли нечто делают псы, грызущие камни, которыми в них бросают, но не трогающие того, кто бросает? И так, поскольку ложь была изобличена противопоставленною ей (истиною), и оный лукавый уже не в состоянии был найти какого-либо другого поборника лжи, так как все обратили взоры к ясно открытой истине; то он вспоминает о собственном своем ратном искусстве, разделяет свою силу между обвинителями и судьями и, действуя в тех и других, одних побуждает говорить ложь на Стефана, других с гневом принимать клевету; и различно настроив иудеев своими внушениями, становится против Стефана всем, и обвинителем и судьею и палачом и всем прочим, что могло служить к его смерти, не зная какому падению подвергнется сам после такого приговора против Стефана. Ибо как опытные борцы, уступая телесной силе противников, готовят им более тяжкое падение посредством некоторой искусственной ловкости; так и великий Стефан, простертый по земле, наносит тяжкое поражение противнику. Ибо с этой поры потекли апостолы по вселенной; здесь начало распространения учения повсюду; поскольку, если б иудейский народ после убийства Стефана не восстал с неистовством на Апостолов, то благодать Евангелия ограничилась бы, может быть, одним Иерусалимом; теперь же, гонимые иудеями, они рассеиваются каждый по различным народам вселенной, отовсюду изгоняя диавола учением таинств. Так, приемлет слово Божие Самария; так, мимоходом на пути Филипп соделывает спасение евнуха; так великий сосуд Церкви Павел, вооруженный от диавола гневом и угрозами, обращает стрелы против того самого, кто вооружил его, изгоняя его за пределы всей вселенной, так как ни одной страны не оставил он недоступною вере во Христа. С этих пор Египтяне, Сирияне, Парояне и жители Месопотамии, Италийцы и Галаты, Иллирийцы, Македоняне (познают Христа), и ученее, распространяясь всюду, приводит все народы к вере. Видишь ли ратоборческое искусство Стефана? Видишь ли, сколь многими ударами сокрушен враг, мнивший посредством клеветы взять верх над своим противником?

Но возвратимся назад, на поприще борьбы. Какими словами клеветники возбуждают народ? «Этот человек не перестает, — говорили они, — говорить хульные слова на святое место сие и на закон. Ибо мы слышали, как он говорил, что Иисус Назорей разрушит место сие и переменит обычаи, которые передал нам Моисей» (Деян. 6, 13, 14). Таково обвинение риторов диавола. Но каково безумие слушающих? За что с гневом восстают против обвиняемого? Что худого усмотрели в сих словах? Что выставляли они как обвинение против него, то впоследствии совершилось. Говорили, будто он сказал, что место сие имеет быть разрушено и постановления Моисеевы будут отменены. Какое же преступление заключается в сих словах, истинны ли они, или ложны? Ибо если говорить ложь, то не произойдет этого печального события, если же правду, то что преступного в слове, которое предсказывает то, что сбудется? Чему быть непременно, то совершится, будем ли мы молчать о том; или нет, а улучшит ли сколько-нибудь участь опечаленных умерщвление предсказателя? Потом обвиняется Иисус Назорей, а к наказанию приговаривается Стефан. И если преступник возбуждает гнев, преступление же состоит в переустройстве места и обычаев, а это по словам обвинителя произведено не Стефаном, а Иисусом; то суд конечно должен был обратиться против обвиняемого. О несправедливый приговор слушающих! поскольку, говорят, Иисус изменит законы, то пусть будет побит камнями Стефан. Но каким образом изменит закон Иисус, Который так стоял за закон, Который все установил для утверждения древних (законов) и сказал: «не приидох разорити закон, но исполнити» (Мф. 5, 17); Иисус, Который закон, воспрещающий убийство, подтвердил своим ученикам тем, что совершенно возбранил гнев (Мф.5, 21, 22), Который вместе с вожделением изгнал прелюбодеяние (Мф.5:28), Который запрещением мстить за оскорбление узаконил не допускать даже и начала злых обид (Мф.5:43—44), Который заповедав раздаяние имущества искоренил страсть любостяжания. Как же этого и не припомнили и не подвергли исследованию и обсуждению? Желал бы я теперь присутствовать на собрании оных кровожадных судей и спросить о местах, из-за которых они неистовствуют: где оный знаменитый храм, где те, до невероятности огромные камни, где оное золото, которое по цене едва ли не должно было равняться остальным материалам храма, где законные священнодействия, овен, телец, агнец, телица, голубь, горлица, козел отпущения? Если с тою целью осуждают на смерть Стефана, чтобы не постигло какое-либо из этих бедствий, то пусть покажут, что они сберегли для себя посредством этого беззаконного убийства? Если же ничего такого не уцелело, из-за чего произнесен оный приговор, то пусть скажут, из-за чего это убийство? Но мы увидим в дальнейшем изображении подвигов Стефана, как мстит кровожадным убийцам осыпаемый камнями, как хлопьями снега, какими ударами отражает тех, которые сыплют на него град камней. Пусть сыны иудеев узнают оружие христиан, которое великий Стефан, употребив для отмщения мучителям, слоим примером дал закон для нашей жизни. Они с зверскою и бесчеловечною яростью обступив Святого, все имели в виду одну цель: все, что было под рукою, обратить в оружие против Стефана; а он как некий Священник, по духовному закону закалающий чистую жертву, приносящий не чужое, а собственное тело, вместо возлияния изливающий кровь, сам собою за согрешивших умилостивлял Бога, Которого зрел в недоступных небесах, за убийство отмщая благодеянием, вопия в слух убийцам и говоря: «Господи, не постави им греха сего» (Деян. 7, 60). Он молитвою изглаждал грех их, который убийцы вписали своими беззаконными руками, а они, раздражаясь даже молитвою, не переставали бросать камни до тех пор, как великий Стефан, засыпанный ими как нежными цветами, или как бы покрытый какою легкою росою, погрузился в сладкий и блаженный сон.

Но победа предварила (окончание) борьбы, и мы видим борца увенчанным прежде конца подвигов; ибо прежде чем мы рассмотрели самый подвиг, наше слово коснулось уже конца подвигов. Однако я думаю, наше слово не должно опускать из виду того, в чем особенно ясно открывалась доблесть мученика: каково было собрание замышлявших убийство и как у всех равно дух возбужден был к убийству, какое согласие на зло было у собравшихся, каков взор каждого, каков внешний вид, какой скрежет зубов, как дает знать о том божественное Писание: «распылахуся сердцы своими и скрежетаху зубы нань» (Деян. 7, 54). Но стоявший посреди стольких и таких людей, восставший против всей силы вражией, действовавшей посредством сих кровожадных, во всем препобедил их величием души, противопоставив гневу — долготерпение, угрозам — пренебрежение, страху смерти — презрение жизни, ненависти — любовь, злобе — благорасположение, клевете — очевидность истины. Подвижник истины явил себя победителем не одним каким либо способом; но против всякого вида злобы, обнаруживаемой тогда иудеями, он противопоставлял в себе различные добродетели; со всеми видами зла сражался и все побеждал. Так я слышал, что в гимнастических упражнениях борцов те, кои превосходят других силою, часто, вступая в состязание со всеми участвующими в беге, одерживают победу над всеми противниками; таков был и предводительствующий на поприще мучеников; он, противостав всей силе противника, над всеми торжествует победу. Ибо лжеименную, боровшуюся с ним мудрость Либертинцев, Киринейцев и Александрийцев победил истинною мудростью; страх — дерзновением, угрозу — презрением, озлобление — благодеянием, ложь — истиною. Они готовились к убийству и уже вооружили руки камнями, выражая озлобление и взорами и тяжелым дыханием и скрежетом зубов; а он смотрел на них как на братьев и приветствовал как отцов; ибо, «мужие, — говорит он, — братие и отцы, послушайте» (Деян.7,2). Они измышляли вероподобные клеветы; а для него сонмище убийц было местом преподавания истины; не прерывалось слово от страха, не ослабевало от ожидаемых опасностей, не было у него смерти пред глазами, но вознесшись духом горе и взглянув на тех, кто находился пред ним, он как неразумных детей руководит их словом, для доказательства их заблуждения относительно догматов пользуясь тем самым, чему они верили. В речь вводится Авраам и вся история его представляется в немногих словах; потом по порядку являются следующие святые; повествуется при этом о Моисее, о его рождении, воспитании, научении; о тайноводстве на горе; о том, как поразил он казнями Египет, как спас Израиля, как предвозвести тайну Господню (Деян.7.). Особенно же привело в волнение синедрион и воспламенило его гнев то, что Моисей, которого они, как им казалось, с особенным вниманием изучали, оказался защитником учения Стефанова. Посему, вставши, приводят дело к концу, достойному и их собственного озлобления и желания Стефана. Ибо он, переступив пределы естества, прежде исшествия из тела, чистыми очами видит отверстые пред ним небесные врата, открытое внутреннее святилище, и как самую божественную славу, так и «сияние славы» (Евр. 1, 3). Вид славы Отчей не может быть описан никаким словом; «сияние же» в видимом для людей образе созерцается подвижником, являясь настолько, насколько может то вместить человеческая природа. И так он став выше человеческой природы и преобразившись в ангельскую красоту (так что служил предметом удивления и для самих убийц, когда вид лица его изменился по подобно достоинства ангельского) увидел недоступное взору и громогласно возвестил явившуюся ему благодать. А они затыкали уши и не хотели слушать повествования о видении, поступая хорошо по крайней мере на сей раз; ибо слух нечистых не был достоин принять повествование о божественном явлении. И так, он сообщал всем предстоящим о благодати, передавая своим рассказом во всеобщее сведение то, чего был удостоен только он один; «вижу, — говорит он, — небеса отверста и Сына человеча одесную стояща Бога» (Деян. 7, 56). Они же, возопив громким голосом и затыкая уши, единодушно устремились на него. Очень хорошо в повествовании о них и вопль их причислен к делам, чтобы показать сродство произволения их с произволением Содомлян. Ибо и их беззаконие Судьею названо воплем; «вопль, — говорит он, — Содомский и Гоморрский умножися взыде ко Мне» (Быт. 18, 20). И так они вопияли для того, чтобы был услышан их вопль против Стефана. Подвижнику же не было неизвестно, что чрез озлобление убийц он получает благодеяние; ибо как бы венцем увенчанный в кругу побивавших его камнями, он так принимал происходившее, как будто руки противников сплетали ему победный венец. Посему-то убийцам и мстит благословением, прося не возмездия за содеянное над ним, в противоположных последствиях, — чтобы ему принесло это жизнь, противникам же его погибель; но моля, чего удостаивался сам, того не лишать и врагов, как содействовавших ему в достижении благ. Так умеет относиться ко врагам тот, который зрел Христа; поскольку он увидел Законодателя терпения, то припомнил закон, повелевающий любить врагов, добро творить ненавидящим нас и молиться за враждующих с нами (Мф.5, 44).

Но не людские похвалы могут прославить подвижника, да и цель его подвига состояла не в достижении славы от людей; превзошедши целый мир величием деяния и превысивши меру человеческих сил, он тем самым соделал совершенно бессильным всякое хвалебное красноречие. И так его подвиги превыше всякого человеческого слова; но нам его деяния пусть послужат для спасения душ. Ибо как между борцами телесными, те, которые перестали состязаться, обучают гимнастическим упражнениям юношей, наставляя их, как посредством искусственной ловкости отражать нападения противников; так думаю и нам должно учиться благочестию у великого Стефана, чтобы, при его помощи, избежать нападений духоборцев. Безумно восстающие против славы Духа называют соучастником своего безумия Стефана, который воззрев на небо, увидел славу Божию и Иисуса, стоящего одесную Бога. И так, извращающие догматы благочестия говорят, что если Дух должен быть несомненно счисляем со Отцом и Сыном, то как Стефан, в видении, с Сыном не видел и Духа? Как же Стефан прострет руку помощи тем, которые обольщаются такими словами? Как поможет тем, кои слабы в искусстве спорить? В том же самом (месте писания) помощь, которая ниспровергает неверие противника. Ты, духоборец, спрашиваешь: если видима была слава Отца и Сын, стоящий одесную, то где Дух? Если бы в тебе был Дух, то ты не пропустил бы предложенного о Нем слова, как потерявшие зрение проходят, не узнавая лежащего у их ног золота. По крайней мере теперь послушай, если ты не затыкаешь ушей подобно иудеям. Каким образом Стефан видел пренебесную славу? Кто отверз ему небесные врата? Человеческих ли сил то было дело? Или кто из ангелов подъял на оную высоту долу находящуюся человеческую природу? Нет; не то говорит дееписание о Стефане, будто бы он видел, что видел, в следствие особенной своей силы, или будучи исполнен ангельской помощи. А что говорит? «Стефан же сый исполнь Духа Свята, виде славу Божию» и Единородного Сына Божия (Деян.7, 55). Нельзя, как говорит пророк, увидеть свет иначе, как видя его при посредстве света; ибо «во свете Твоем, — говорит, — узрим свет» (Пс. 35, 10). И так, если созерцание света возможно не иначе как при посредстве света же, то каким образом может взирать на солнце тот, кто находится вне лучей солнца? И так, поскольку Единородный Сын созерцается в Свете Отца, то есть, во Святом Духе, от Него исходящем, то посему предосвещенный славою Духа уразумевает Славу Отца и Сына. Потом как назовем истинным Евангельское изречение, что «Бога никтоже виде нигдеже» (Ин. 1, 18)? Как слова Апостола не будут противоречить рассказанному, когда он говорит: «Его же никтоже видел есть от человек, ниже видити может» (1Тим. 6, 16.)? Ибо если слава Отца и Сына признается вместимою для человеческой природы и силы, то конечно был бы лжецом тот, кто сказал, что видение божества невозможно для людей. Но необходимо допустить, что он не лжет и то, что повествуется, истинно. Итак, ясно открывается зломыслие духоборцев, потому что, по свидетельству Писания, подобное усматривается подобным. Стефан зрит Божество не с человеческою природой и силами оставаясь, но исполнившись благодати Святого Духа, которою он возвысился до созерцания Бога. Посему, если без Духа нельзя даже «рещи Господа Иисуса» (1Кор. 12, 3), как говорит Апостол, ни уразуметь Отчую славу, то ясно открывается, что где есть Дух, там зрится и Сын и вместе созерцается Отчая слава.

Другое оружие нечестия находят против нас в том же повествовании христоборцы. Они говорят, что в этом событии обнаруживается низшее достоинство Единородного; ибо тем, что Он стоит одесную Отца, дастся указание на то, что Он подвластен Отцу. Что же Павел, — сказал бы я таковым, что же прежде его живший Пророк Давид, — оба по научению от Духа повествующие о славе Единородного? Ибо Давид говорит: «Рече Господь Господеви Моему: седи одесную Мене» (Пс. 109, 1); а Апостол говорит, что Господь сидит «одесную» престола Божия (Кол. 3, 1). Следовательно, если стояние есть знак умаления, то сидение конечно есть знак равночестия. Пусть же они, или уничтожат свидетельства о Божеском достоинстве, которыми обозначается высота (пребывания) одесную, или благочестно примут сие, ибо один учитель у каждого из сказанных, — благодать Духа. Стефан видел то, что видел, будучи исполнен Святого Духа (Деян. 7:55), и то, что видел, рассказал; «Давид же Духом Господа Его нарицает» (Мф. 22:43), как говорит Евангелие, а Павел, как сам говорит, «Духом... глаголет тайны» (1Кор. 14, 2). И так, если один Учитель, не разногласящий сам с собою (ибо учитель есть Дух истины, пребывающий в богодухновенных мужах), то каким образом мог бы кто подозревать какое-либо разногласие в догматах! Но по обыкновенному разумению, говорят, иной смысл соединяется с понятием сидения и иной с понятием стояния. И я соглашаюсь с этим. Но слово, в том значении, в каком оно прилагается к предметам телесным, не может быть правильно применяемо к природе бестелесной. По отношению к человеку, сидение означает успокоение тела на бедренных частях, чтобы коленные чашки, держа на себе тяжесть тела, не страдали от постоянного напряжения; наоборот, стояние обозначает прямое положение человека на ногах, не успокаивающегося сидением на бедрах. В отношении же к высшей природе, сидение и стояние не соединены с сими понятиями; то и другое равно далеко и от обыкновенного значения (сих слов); ибо мы не поймем ни стояния на ногах того, что бестелесно, ни сидение на бедрах того, что не имеет внешнего вида; но под каждым из сих слов благочестно будем разуметь твердость во всяком добре и неизменяемость во всем. Говорящий, что Божество сидит и говорящий, что Оно стоит, ни сколько не разногласят между собою относительно смысла, не смотря на различие речений; первый утверждая, что Божество твердо стоит в добре, и последний, что Оно неизменно пребывает в нем. И как Пророк Давид и Апостол Павел, каждый в свойственных себе выражениях говоря о сидении Единородного, не дают тем разуметь, что Сын сидит на престоле, тогда как Отец стоит; так и в словах Стефана, услышав о стоянии Сына, ты неправильно стал бы предполагать, что сидение свойственно только Отцу. Ибо как у Павла и Давида сидением Сына одесную предполагается вместе и сидение Отца, хотя прежде и не было речи об Отце; таким же точно образом и у Стефана стоянием Сына указывается вместе на такое же положение и относительно славы Отца. Ибо понятие «образа» (Евр. 1, 3) может сохраниться только тогда, если мы все, что ни разумеем и усматриваем в нем, будем признавать находящимся и в первообразе. Как во благе благо, в свете свет, и во всем соответственными свойствами отображается в образе первообразная красота; так и в сидении Сына (что бы ни давало разуметь сие наименование), вместе разумеется и сидение Отца, подобно тому и в стоянии Его, стояние Отца; иначе исчезло бы понятие образа, как скоро с изменением свойств он стал бы иным, чем Первообраз. Вот что, братие, мы могли сказать мимоходом на представившийся вопрос, так как видение Стефана подало повод нашему слову коснуться рассмотрения этого предмета. Нам же, дай Бог, быть не зрителями только подвига Стефанова, но и участниками благодати, исполненными Святого Духа, в низложение противников, во славу Господа нашего Иисуса Христа, Которому слава и держава во веки веков. Аминь.

Источник: Творения святого Григория Нисского. — Москва: Тип. В. Готье, 1861-1871. / Ч. 8. — 1871. — [1], 540, III с. / Похвальное слово святому первомученику Стефану. 105-125 с.