Подвиг духовенства Северного Казахстана как пример исповедничества

В широком смысле слово «исповедничество» можно трактовать как готовность христианина открыто демонстрировать свою веру. Но одно дело — быть христианином в обществе межконфессионального согласия и взаимоуважения и совсем другое — оставаться им в условиях гонений и преследований на религиозной почве. Вот тогда исповедничество становится подвигом. Этот подвиг совершили многие из представителей православного духовенства и мирян Северного Казахстана в период гонений и репрессий против Русской Православной Церкви, прокатившихся разрушительной волной в 20–30 годы прошедшего ХХ века. Для некоторых из них исповедничество стало прямой дорогой к подвигу мученичества.

До революционных потрясений 1917 года на территории современного Северного Казахстана функционировала развитая система Русской Православной Церкви. Только на территории Петропавловского уезда Акмолинской области располагалось пять благочиний — одно городское и четыре сельских, а общее число приходов и храмов, объединявших все православное население, превышало 80. Центрами монашеского подвижничества были три православных монастыря — два женских и один мужской. Строились и благоукрашались храмы, открывались новые церковно-приходские школы, расширялась благотворительность, а праздничные богослужения и крестные ходы собирали огромное количество участников.

Все изменилось уже в феврале 1917 года, когда политические структуры Российской Империи рухнули. Новые революционные преобразования повлекли за собой коренной переворот в отношениях между государством и Церковью. Пришедшее к власти временное правительство сделало первый шаг к строительству вневероисповедного государства. Политический курс, направленный на ослабление влияния православной церкви на народ, на местах часто выливался в противостояние органов новой власти и духовенства. Так, весной 1917 года в немилость Петропавловского Совета рабочих и солдатских депутатов впал Преосвященный Мефодий, епископ Петропавловский, пользовавшийся огромным авторитетом среди православного населения. Во многом благодаря его призывам «к подчинению Временному правительству, к миру и взаимной любви» в городе были предотвращены многие возможные погромы и беспорядки. Тогда любимого народом архиерея не удалось обвинить в реакционной деятельности.

Пришедшие к власти в результате Октябрьского переворота большевики, сразу же начали подготовку законодательства о секуляризации. Результатом этой деятельности явился Декрет «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», опубликованный 23 января (5 февраля) 1918 года.

Однако реализовать этот декрет в Западной Сибири и Акмолинской области в тот период не удалось по причине отдаленности и обширности территорий, а также вследствие начавшейся братоубийственной гражданской войны.

После разгрома белого движения и отступления войск Колчака из Петропавловска и уезда, многие представители духовенства вынуждены была эвакуироваться на Восток. Однако надежды на недолговечность безбожной власти не оправдались, и часть их вернулась в свои приходы. Некоторые из них были арестованы, но затем отпущены, т. к. ничего контрреволюционного в их действиях не обнаружилось. Арестам подвергались священник церкви поселка Токушинского о. Василий Максимов, благочинный, священник церкви станицы Новорыбинской о. Дмитрий Жемчужников. Многие представители городского и сельского православного духовенства в тот период вынуждены были навсегда покинуть обжитые места, опасаясь преследований, а церковь лишилась наиболее авторитетных и харизматичных пастырей.

Не удалось большевистским властям закрыть монастыри и национализировать их имущество. Часто этому препятствовало местное население. Так, безрезультатными были попытки изъятия большевистскими активистами имущества и земель Архистратиго-Михайловского женского монастыря, самого крупного в Омской епархии, расположенного недалеко от поселка Пресноредут, только благодаря защите местного казачества, которое не раз поднималось на защиту почитаемой в народе обители.

Весь 1920 год прошел в трудах по оживлению пришедшего в упадок экономического и хозяйственного уклада города и уезда. Проблем было столько, что власть не имела возможности вплотную заняться воплощением антирелигиозного законодательства и пока закрывала глаза на обычную размеренную жизнь православных приходов. Ей приходилось даже регулировать некоторые вопросы, связанные с отправлением религиозного культа, находящиеся в ее компетенции.

Однако продовольственная политика большевиков, выразившаяся во введении продразверстки и изъятии всех запасов зерна у крестьянства и казачества, явилась поводом для мощного антибольшевистского восстания, охватившего в 1921 году Западную Сибирь и северо-восточную часть современного Казахстана.

В ходе подавления восстания 1921 года советская власть получила долгожданную возможность для разгрома церковной организации и физического уничтожения ее членов. По обвинению в участии в восстании без суда и следствия были убиты настоятельница Архистратиго-Михайловского женского монастыря игуменья Евпраксия с монахиней Феофанией, священник станицы Пресногорьковской о. Василий Преображенский, священник села Благовещенского о. Владимир Панькин, ныне канонизированный священномученик, в омской тюрьме скончался священник станицы Пресновской о. Стефан Андреев. Многие священнослужители были арестованы, некоторые из них по приговору чрезвычайной тройки ВЧК по Сибири были расстреляны: священник с. Бугрового о. Александр Знаменский, священник с. Метлишино о. Константин Кузовников. Волна репрессий охватила и Петропавловск. Первыми жертвами здесь стали ныне канонизированный епископ Петропавловский Мефодий и несколько священников Вознесенского собора, имена которых пока неизвестны. Все они были обвинены в том, что якобы колокольным звоном встречали восставших при захвате ими Петропавловска. Коммунисты не приняли во внимание того, что восставшие пришли ровно в 4 часа дня, когда, как всегда, заблаговeстили к вечерне. Тело архиерея долгое время лежало на пустыре, на пути к вокзалу — для назидания. Некоторые из священников по приговору судов были отправлены в концлагеря.

Тем самым был нанесен мощный удар по системе церковно-административного устройства, ее управляющим органам, духовенству, потерявшему многих своих наиболее ярких представителей. Священнослужители на местах и руководимая ими паства, были лишены вышестоящей управленческой структуры в лице епархиальной власти, оставшись «один на один» с проблемами организации приходской жизни.

С 1920-х гг., ввиду того что свободный мир все чаще стал заявлять протесты против беспощадного уничтожения Церкви в большевистской России, гонения начали приобретать форму видимой законности. Власть приступила к претворению в жизнь антирелигиозного законодательства, направленного на планомерное и неотвратимое уничтожение православной церкви и религии.

23 февраля 1922 года ВЦИК издал декрет об изъятии церковных ценностей на нужды голодающих, который стал одним из инструментов, с помощью которого власти предприняли очередную попытку уничтожить Церковь. Во многих городах страны прошли возмущения против незаконного изъятия богослужебных предметов. Отдельные участники этих возмущений, в том числе и священнослужители, были расстреляны. В Петропавловске и уезде также была создана комиссия по изъятию ценностей. Однако духовенство и приходские советы приняли активное участие не только в отборе ценностей для передачи властям, но еще и устроили сбор средств в помощь голодающим — 14 сентября 1922 года церковными причтами на эти цели была передана 1000 руб.

В 1922 году в Петропавловск прибыл представитель обновленческой «Живой церкви», созданной властью с целью использования ее для полного уничтожения Русской Православной Церкви. Обновленческий епископ Алексей Кононов, объявивший себя законным представителем православной церкви в Петропавловске, своей деятельностью вверг немало священнослужителей и мирян в обновленческий раскол. Многие, наименее стойкие, пошли под руководство этого лжеепископа. Однако нашлись и истинные служители, не отошедшие от канонической церкви, возглавляемой патриархом Тихоном. Открытую борьбу с обновленчеством вел священник Пророко-Ильинской церкви станицы Лебяжьей о. Иоанн Домбровский, позже, в 1937 году расстрелянный. Не признавая обновленческой «Живой церкви» и руководства ее «пастырей», в 1923 году он писал: «Живою церковь была и будет до скончания века по глаголу Спасителя». Особым преследованиям со стороны обновленцев при поддержке властей подвергся ключарь Вознесенского собора, священник о. Василий Максимов. В своем докладе патриарху Тихону он писал о раскольнической деятельности местных обновленцев, об их открытой поддержке властью. В результате гонений со стороны обновленцев и властей Петропавловска о. Василий вынужден был покинуть город и переехать в Москву, в 1937 году он был расстрелян на Бутовском полигоне, ныне канонизирован.

С жалобами на обновленцев к патриарху Тихону обращались священники и прихожане градо-Петропавловской Зенковской церкви, многих сельских церквей. Понадобилось еще немного времени для того, чтобы верующие поняли подлинный смысл обновленчества и смогли вернуться в лоно истинной церкви. О постепенном провале обновленческой авантюры свидетельствуют статистические данные 1927 года, когда в Акмолинской губернии было зафиксировано 70 обновленческих приходов с 1526 прихожанами и 67 священнослужителями, в то же время приходов тихоновской ориентации было 136 с 43645 прихожанами и 148 священнослужителями.

В декабре 1923 г. Народный комиссариат внутренних дел Казахской ССР разослал по губерниям циркулярное постановление, в котором говорилось, что «до сего времени в силу целого ряда препятствий не проведен в жизнь полностью» Декрет Совнаркома 1918 года «Об отделении церкви от государства». Теперь же, «с полной ликвидацией открытых фронтов гражданской войны, частых вспышек уголовно-политического бандитизма, значительной победы над голодом и переходом к углублению и укреплению Советской власти во всех областях, путем напряженной повседневной работы этот пробел немедленно должен быть заполнен». К этому документу прилагалась инструкция для специально создаваемых ликвидационных отделений административных подотделов при губернских отделах управления. Началась новая волна преследования духовенства и мирян.

Приходы были лишены статуса юридического лица. Все церковное имущество вместе со зданиями церквей и молитвенных домов, объявленное достоянием государства, теперь фактически изымалось от религиозных обществ и затем передавалось им в пользование на правах аренды. Для получения его, община верующих должна была пройти обязательную государственную регистрацию и только потом заключить договор на право пользования этим имуществом, включающий только обязательства арендатора. Достаточно привести несколько строк этого договора, чтобы понять истинный его смысл: «За непринятие всех зависящих от нас мер к выполнению обязанностей, вытекающих из сего договора, или же за прямое его нарушение, мы подвергаемся уголовной ответственности по всей строгости революционных законов, при чем, договор этот Советом Рабочих и Крестьянских Депутатов может быть расторгнут».

Обычным явлением была волокита при регистрации общин. Так, староканоническая община Зенковской церкви в 1923 г. в течение нескольких месяцев не могла получить документы о регистрации. В своей жалобе в Народный комиссариат юстиции КССР члены приходского совета, ничего не добившись в Петропавловском уездном исполкоме, просили «или немедленно зарегистрировать общину, или же в противном случае, уведомить о причине отказа в регистрации и выдать все документы, отосланные в Петропавловский уисполком, на предмет обжалования перед кем следует».

Духовенство переводилось в разряд наемного обслуживающего персонала, который нанимается общиной для исполнения религиозных обязанностей и не участвует в управлении ее деятельностью. Статус служителя церкви становился неким клеймом, лишавшим человека многих человеческих и гражданских прав. За священнослужителями устанавливается особый надзор. Каждое духовное лицо обязано было зарегистрироваться в органах внутренних дел, где на него заводилось персональное дело. Священнослужители были лишены избирательных прав. Часто, в нарушение существующего законодательства, избирательных прав лишались и совершеннолетние члены их семей, а также члены церковного совета. Так, от участия в избирательной компании 1923 года в Петропавловском уезде отстранялось 514 человек по причине принадлежности к служителям религиозных культов.

Духовенство полностью изолировалось от участия в какой-либо общественной жизни. Один из документов, разосланный Петропавловским горуисполкомом в 1923 году в волостные исполкомы, обязывал не допускать на общие собрания «попов», которые «выставляют свои вопросы на обсуждение», т. к. они не имеют права решающего голоса и не могут участвовать в собраниях, «где обсуждаются общественно-государственные вопросы».

Полное бесправие священнослужителей позволяло властям лишать их крыши над головой, выселяя с семьями из бывших церковных домов, принуждать сдавать собранные ими средства добровольных пожертвований в пользу различных фондов, отчислять проценты из средств, полученных за богослужения и т. д. При этом подавляющее число священнослужителей по своему имущественному положению относились к категории бедняков.

В местной прессе — газете «Мир труда», республиканских и всесоюзных периодических изданиях, была развязана самая разнузданная пропагандистская компания, направленная против православной церкви и ее священнослужителей. Оскорбительные заголовки статей и их уничижительное содержание открыто унижали человеческое достоинство духовенства и верующих людей.

Было запрещено использование религиозной символики и присутствие икон в общественных местах, воспрещались крестные ходы и колокольный звон.

Объектом борьбы с церковью стали даже названия населенных пунктов, «носящих религиозные имена». Коммунистические ячейки и органы исполнительной власти в волостях и селах пытались инициировать их переименования.

Так, комячейка поселка Архангельского предложила переименовать его в поселок «Чайка» — в честь погибшего в восстании 1921 г. политического работника по фамилии Чайка. Поселок Ново-Никольский предлагалось назвать в честь коммунара Апретова. Село Троицкое — «Братском» в честь «Братской местной коммунистической могилы».

Так и не смогли прийти к единому мнению инициаторы переименования поселка Боголюбовского — комячейка настаивала на имени «погибшего борца тов. Докучаева», а волисполком требовал назвать «в честь погибшего борца тов. Королева». Однако православные жители этих селений отказывались от голосования по этому вопросу.

В целом, особенностью периода 1923–1928 годов было отсутствие физического уничтожения духовенства: случаи арестов были, но приговоров к смерти — нет.

В начале 1929 года на местах была получена директива за подписью Кагановича, в которой подчеркивалось, что религиозные организации (церковные советы, мусаваллиаты, синагогальные общества и пр.) являются единственной легально действующей контрреволюционной силой, имеющей влияние на массы. Тем самым фактически была дана команда к новому широкому применению административных и репрессивных мер в борьбе с религией.

Начались массовые закрытия церквей и упразднения православных общин. В течение 1929—1935 гг. были закрыты практически все церкви на территории современного Северного Казахстана. В г. Петропавловске оставалось только 3 православных храма. А те немногие, которые удалось отстоять прихожанам, были отняты в 1937 году. В 1937 году Мамлютский исполком рапортовал о том, что на территории района нет действующих церквей и служителей. В Приишимском районе оставалось только два храма, и те не действовали. Такая ситуация была характерна для всей области. Многочисленные обращения верующих в органы власти о возвращении церковных зданий не получали положительного ответа. Приходится только поражаться мужеству людей, осмелившихся отстаивать право на исповедование своей веры в самый разгул кровавых репрессий.

Здания церквей, передаваемые для культурно-просветительских целей, часто использовались под склады, амбары, производственные помещения или вовсе стояли закрытыми, ветшали и разрушались, некоторые разбирались на строительные материалы. С колоколен снимались колокола и отправлялись в Свердловск на переплавку.

Закрытие храмов и уничтожение святынь сопровождалось арестами священнослужителей, их ссылками и заключением в лагеря, расстрелами. С 1929 по 1932 год было расстреляно несколько служителей церкви — священник села Сергеевки о. Павел Подборнов, села Рявкино — о. Тихон Ерошкин, села Петровки — о. Николай Редькин и другие. Многие были арестованы и затем отправлены в лагеря.

Новый чудовищный удар был нанесен по Русской Православной Церкви в 1937 году. Перепись населения 1937 года, в которую включен был и вопрос о религиозных убеждениях, обнаружила, что 2/3 сельского населения, составлявшего тогда большинство в стране, и 1/3 городского продолжают считать себя верующими. Поэтому для полного «преодоления религии» был выбран иной метод, считавшийся более надежным, чем пропаганда, — метод физического уничтожения духовенства и наиболее активной части верующего населения. В 1937 году только в Петропавловске было расстреляно 6 священников. Многие, из служивших в остававшихся еще незакрытыми церквях, также подверглись физическому уничтожению. Вместе со священниками и диаконами к высшей мере наказания приговаривались псаломщики, певчие, председатели церковных советов, церковные сторожа и многие другие православные.

Арестованным, как правило, предъявляли самые вздорные, фантастические обвинения: в заговорах, шпионаже, саботаже, терроре. Священник села Щучье Мамлютского района о. Афанасий Милов в 1937 году был выдвинут церковным советом кандидатом в депутаты Верховного Совета за свои лидерские качества. Итог — обвинение в контрреволюционной агитации и намерении сорвать выборы в Верховный Совет. Во время следствия, на вопрос рассказать о своей контрреволюционной деятельности, о. Афанасий ответил: «Действительно верно, я открыто проповедовал на селе Евангельское учение». Виновным себя он не признал. Приговор — высшая мера наказания. Не признал себя виновным и бывший священник закрытой церкви села Полудина о Василий Бова, также расстрелянный. Оба канонизированы.

Настоятель храма святых Новомучеников и Исповедников Российских о. Кирилл Каледа, что на Бутовском полигоне, которому приходилось много работать с так называемыми «расстрельными» делами, пишет: «При изучении следственных дел невозможно не заметить разницу между поведением верующих и неверующих. Маршалы, не раз смотревшие смерти в лицо, писали такие небылицы о себе и своих близких… (Я говорю это не в осуждение — не дай Бог кому-либо из нас оказаться на их месте). А простая неграмотная монахиня совершенно спокойно говорила в глаза своим мучителям, что советская власть не вечна, а послана нашему народу в наказание за грехи, для очищения». Эти исповедники и мученики имели такую веру Богу и одушевлены были такой любовью к Господу Иисусу Христу, что ради Его имени отказались от всех выгод земной жизни, подвергались гонениям и страшным мучениям, какие только могла придумать злая изобретательность человека.

В 1938 г. советская власть завершила 20-летний период гонений, в результате которых процесс разрушения был доведен до состояния, близкого к необратимости. Если уничтоженные или превращенные в склады храмы можно было в обозримой перспективе восстановить или отстроить заново, то расстрелянные более 100 архиереев, десятки тысяч священнослужителей и сотни тысяч православных мирян стали невосполнимой утратой для Церкви. Из народа была выбрана соль, что понизило нравственный уровень общества и привело его в угрожающее состояние духовного разложения. Последствия этих гонений сказываются и в наши дни.

С. Ф. Шатилов